О друге павшем в бою писать трудно – будь вес время начеку, чтобы каким-нибудь нечаянным словом не обидеть его добрую память. И еще: непременно думай – а что бы он сам сказал, ежели бы прочел эти твои строки о себе?
Мы его звали – Сашкой. Для всех других он – Александр Подстаницкий. Низкоросл. Плотен. Белокур. Круглолиц. В зорких немного смешливых глазах – голубизна. Любил поозоровать, но не ради самого озорства, а чтобы заразить ребят весельем, скажем, перед контрольной работой по алгебре или после поголовного разноса классного руководителя.
В двухэтажной школе №18, что стояла на проспекте под горой, в предвоенные годы учительницей начальных классов работала его мать, тихая, худенькая и всегда чем-то озабоченная женщина. В ЭТУ же школу ходили ее сыновья – Саша, старший, и Олег, тихоня и скромница…Олег тоже не вернулся с войны.
Саша учился с веселой легкостью. Казалось, наука сама входила в него. Другие тратили на подготовку уроков часы, он же и от географии, и от геометрии, и от физики отбивался с ходу.
В школе стихи писали многие. Строгая редколлегия стенной газеты беспощадно браковала их. Я и сейчас не сужу ее за это. Подстаницкого печатали почти в каждом номере. Меня реже – с выборкой. Сашины стихи всех подкупали звучностью и задушевной искренностью. Настоящие стихи. Однако он никогда не кичился славой школьного поэта. Наоборот, везде и всюду Саша старался быть таким, как все. Увлекался футболом и играл даже в городской юношеской команде, сражался “на быструю” в шахматы, был проворен на лыжах и коньках, а уж про книжки и говорить нечего.
В последний год учебы в школе мы, его друзья, заприметили: что-то наш Сашка переменился – как-то враз повзрослел, теперь его стала посещать не знакомая до того задумчивость. Влюбился. Влюбился в девушку из нашей же школы.
Нет совсем не для рифмы (рифмы тут ни при чем) в стихотворении «Любимой», написанном позже, в 1940 году, он говорит о девушке, которую “называют Асей”. Ася – его подруга, его любимая.
« Полярная правда» объявила конкурс на лучшее стихотворение о родном городе Саша заволновался:
– Вот бы написать, а? Да так, чтоб Мурманск чувствовался – с соленым ветром, с треской, с рыбаками, с этими вот серыми скалами и заливом… Ты будешь?
– Боюсь, – признался я.
– Ну-у!. Надо же когда-то попробовать. Пишем!
Свой город он знал и любил. И стихи его оказались лучшими, были премированы на конкурсе. Они начинались сурово и просто:
Мурманск, город мои широкоплечий,
Грудью дамб улёгся на залив.
День ушел. У окон бродит вечер.
У причалов сердится прилив.
С этого времени Саша Подстаницкий стал частенько выступать в “Полярке”, а когда была создана молодежная газета «Комсомолец Заполярья» – пришел сюда работать. Журналистом он изъездил весь Кольский полуостров. Радовался и дивился переменам, которые совершались кругом, встречался с новыми людьми. Его одинаково радушно принимали рыбаки только что вернувшегося с промысла тральщика и судоремонтники, горняки Кировска, оленеводы-саамы и краснофлотцы Полярного.
Вместе с очерками, зарисовками, статьями он неизменно привозил с собой из командировки и стихи.
– Ребята, послушайте! Только честно: получилось или нет?
Шутил, подтрунивал над фоторепортером:
– Вез тебе от саама подарочек – бочку семги, да всю роздал. Э–эх и семга, скажу тебе! Кого угощу – все хвалят..
К начинающим литераторам Мурманска иногда приезжали писатели–ленинградцы: прозаики Илья Бражнин, Борис Четвериков, поэт Александр Решетов. Все они единодушно хвалили cтихи Подстаницкого. Да мы и сами видели: молодой поэт рос, крепчал его голос, слова наливались силой.
Однажды в политпросветшколу, где я учился, позвонил Саша Подстаницкий:
– Выходи на Пять Углов – дело есть.
Встретились.
– Нам в редакцию, – начал он без всякой дипломатии, – нужен политсотрудник. Тебя знают, печатался. Пойдем! Сейчас! Чего тут раздумывать!
В редакции «Комсомольца Заполярья» (она тогда помещалась на четвертом этаже нового здания, где сейчас мурманский Дом торговли) Саша со всеми находил общий язык, держался запросто. Кого подбадривал, кого подкалывал, кого смешил всегда свежими и неожиданными остротами.
Меня наставлял шутливо:
– Самое трудное в нашем деле – это научиться расставлять абзацы.
В каждой редакции обязательно есть своя какая-нибудь чтимая редкость. Ее показывают всем новым людям и ревниво ждут, что они скажут! В «Комсомольце Заполярья» таким драгоценным экспонатом были медвежьи рукавицы на шнуре. Закинув шнур за шею, Саша совал руки в гигантские, топорщившиеся шерстью рукавицы и таинственно шептал мне.
– Подарок самого Бадигина, капитана «Седова». Встречал седовцев, ну… и нам вот… перепало… Арктикой пахнет… Собираюсь стихи писать об этих рукавицах. Как думаешь, стоит? Конечно, постараюсь повернуть так, чтобы были и Северный полюс, и торосы …охотник… медведь… И как капитан дорожил ими… Получатся стихи?
Иногда обижался:
– Везет же людям. Тому же, скажем, Косте. Ушел в море на весь рейс на рыболовном тральщике. В море! Понимаешь? Видит, как моряки рыбку тралят и поднимают, как шкерят и солят, слушает песни их…Вот это жизнь – в море! Да еще если штормяга! В газете печатаем его радиограммы. Складно дает, черт! Читают их, как стихи! Но и я вырвусь. На этот раз моя очередь на море…
Таким он и запомнился мне в газете – неугомонным. Любил жизнь и признавал романтику. Для писания стихов не искал уединения и тишины. На обороте старых гранок тут же, за редакционным столом, сдав зарисовку о походе юных моряков из морского клуба, дописывал «Рождение песни»:
…Пусть шумит прибой неутомимый
У подножий самых древних скал,
– Я слова для песни о любимой
До рассвета все же отыскал!
Поздней осенью 1940 года я ушел служить в армию. На прощанье попросил у Саши вырезки стихов. У него нашлись три стихотворения: «Рождение песни», «Любимой» и «Гимн улыбке». Я увез их с собой. Вместе со мной в части служил молодой композитор. Как-то он увидел эти стихи и заинтересовался ими:
– Знаешь, свежо написано! Дай их мне.
Мы не виделись с композитором после этого месяца полтора. Встретились в армейском клубе – на смотре художественной самодеятельности. На каждый удачный номер солдаты омывались бурно, требовали повторения. На сцене выстроился хор, и вдруг ведущий объявил:
– Лирическая песня «Гимн улыбке»… Слова Александра Подстаницкого. Музыка нашего композитора.
Это было так неожиданно – здесь, в армейских условиях, вновь встретиться с другом юности… Сильные, торжественные звуки рояля прибоем прокатились по залу и зарокотали, запели. Постепенно вступление перешло в напевную мелодию, и дружно, голосисто песню понес хор:
Разбегайтесь, ветры,
В крике чаек зыбком!
Разыграйся штормом,
Море-великан!
Разнесите миру
Этот гимн улыбке,
Девичьей улыбке
В сердце моряка.
Песня брала за сердце. И не только меня, знавшего, кто написал ее. Почти у каждого из нас была своя девушка, а в нагрудных карманах гимнастерок хранились драгоценные письма Улыбка подруги… От нее действительно становилось теплее на душе и бодрее.
Поэт был прав: сквозь все шторма и вьюги те из нас уверенней пройдут, кто наверно знает, что встречать к причалам девушки любимые придут
Лирическая песня «Гимн улыбке» полюбилась, прижилась. Её пели потом на привалах, в землянках…
Он писал стихи. О любви – а сам недолюбил. О молодости, которой ему выпало только самое начало. О мужестве и отваге, о Родине. О море и о Севере – это был его родной край.
Он знал, он верил, что победа в жесточайшей схватке с фашизмом будет нашей, но не дожил до нее. О Победе написано много, очень много стихов. И сколько еще будет сложено! Только его стихов нет. Победе он посвятил большее – жизнь.
В. Бочарников